Размыт дождями край тропинки,
Заросший бузиной лесной.
Промокли куртка и ботинки,
Рюкзак холщовый за спиной.
Похоже – заблудилась! Глупо
В поход одной уйти с утра.
Под ложечкой заныло тупо,
Ещё и дождь, как из ведра.
Иду, молюсь, прошу тропинку:
«К сторожке отведи меня.»
В руке своей зажав дубинку,
Смотрю с тоской - к закату дня
Лес стал готовиться упрямо.
И с каждым шагом всё темней.
Молюсь, молюсь, всё чаще: «мама»
Летит мой зов среди ветвей.
И вдруг, о, чудо- запах дыма,
Заполнил сладко ноздри мне.
Ускорив шаг, неустрашимо
Пошла на дух сей в полутьме.
Лесная, чёрная избушка,
Почти невидима в ночи:
Тепло протоплена, горбушка
Лежит на полке у печи.
Топчан в углу, подушка с пледом-
Любому путнику ночлег.
И пусть ты мне совсем неведом,
Спасибо, Божий человек.
Заросший бузиной лесной.
Промокли куртка и ботинки,
Рюкзак холщовый за спиной.
Похоже – заблудилась! Глупо
В поход одной уйти с утра.
Под ложечкой заныло тупо,
Ещё и дождь, как из ведра.
Иду, молюсь, прошу тропинку:
«К сторожке отведи меня.»
В руке своей зажав дубинку,
Смотрю с тоской - к закату дня
Лес стал готовиться упрямо.
И с каждым шагом всё темней.
Молюсь, молюсь, всё чаще: «мама»
Летит мой зов среди ветвей.
И вдруг, о, чудо- запах дыма,
Заполнил сладко ноздри мне.
Ускорив шаг, неустрашимо
Пошла на дух сей в полутьме.
Лесная, чёрная избушка,
Почти невидима в ночи:
Тепло протоплена, горбушка
Лежит на полке у печи.
Топчан в углу, подушка с пледом-
Любому путнику ночлег.
И пусть ты мне совсем неведом,
Спасибо, Божий человек.
