Ветер рычал, и свинцовые тучи
клином косым в небесах
грозно врезались в лохматые кучи
газовых сфер. В кружевах
тонких, нарядных из дымки закатной
в ночь уходил горизонт.
Как по панели цветной, циферблатной
прыгал светящийся фронт.
Был грозовым он, похожим на взрывы
бомб и зенитных ракет.
Мир не казался ни злым, ни фальшивым,
был он родным. Старый дед
ржавый засов на калитке задвинул
и поспешил под навес.
Деда с утра вдруг покинули силы.
Взгляд не сводя свой с небес,
тихо молился старик, чтобы боги
не довели до беды:
в вечность он должен уйти крепконогим
сам, без пустой ерунды.
В прошлом году провожал он старуху:
бабку свою и жену.
В небе была ещё та заваруха,
напоминала войну:
те же раскаты небес грозовые,
капли дождя, как свинец.
Был одиноким в ту ночь он впервые,
думал, совсем не жилец.
Выжил. Один в белой хате просторной
год уже век коротал,
часто с бессонницей столь непокорной
он до рассвета мечтал,
как к своей бабке заявится скоро.
Ждёт она. Он – остолоп,
вроде силён ещё, бодрый, не хворый,
всё заготовил: харч, гроб,
с фельдшером Фролкой в деревне соседней
дед сговорился о том,
если звонка в день недели последний
он не отправит - гуртом
пусть всей деревней к нему прибывают,
чтоб схоронить по-людски.
В небо с опаской взглянул: заливает!
Крепко зажал кулаки.
Месяц к нему не пройти, не проехать -
не доберутся поди.
Ладно, старуха, ужо нам не к спеху.
Месяц ещё погодим.