Двенадцать суток
Вода быстрая, неутомимая, ревущим потоком бросается вниз, сметая все на своем пути. Ее не остановить. Она подхватывает тебя как пушинку, окатывает с ног до головы и увлекает за собой. Ты пленен ею. У тебя нет шансов. Ты чувствуешь, что не в силах сбросить ее с себя, освободиться от мокрых пут. Ты все больше и больше погружаешься…
Михаил чувствовал воду каждой клеточкой своего тела. И холод. Почему так холодно? Его всего сковало ледяным панцирем. Но именно это и привело его в сознание. Вырвало из лап мокрого бреда. Он с трудом открыл глаза. «Темно. Ничего не вижу! Почему так темно?» У Михаила перед глазами заплясали красные всполохи и пошли радужные круги. Но вокруг по-прежнему стояла кромешная тьма. Попробовал пошевелиться. Руки зачерпнули воду. Он лежал навзничь в воде. Что-то тяжелое и громоздкое придавило грудь и ноги. Что с ним? Где он? Михаил никак не мог вспомнить. Где-то внутри чувство самосохранения волной подмывало тело вскочить и сбросить с себя эту непонятную тяжесть. Пошевелил руками и стал себя ощупывать. На груди лежали бесформенные куски чего-то. Он попробовал их снять с себя. У него получилось. Сразу стало легче дышать. Привычная и знакомая на ощупь текстура породы моментально вернула его к действительности. Он в шахте. Он вспомнил хлопок и жуткий грохот обвала. Его что-то ударило по голове. «Ноги… Что с ногами? Не могу ими пошевелить!» Михаил попытался подняться и дотянуться до того, что сковывало движение ног. Его руки нащупали что-то большое и гладкое. Вероятно, балка опоры. Михаил попробовал ее сдвинуть. Не сразу, но она поддалась, и тотчас уменьшилось давление. Ноги пронзила острая боль. Ерзая туда-сюда и отпихивая эту помеху, Михаил через какое-то время полностью освободился. Ноги болели тупой болью, но слушались. Медленно попытался подняться, наощупь оценивая пространство. Встал. «Стоп! Что же это я?! Фонарь!» Он потянулся к голове - каски не было. На поясе имелся запасной фонарь. Он нащупал кнопку включателя. Резкий пучок света ударил в глаза, ослепив Михаила, и рассыпался блестками по каплям воды. Михаил прикрыл ладонью глаза. Медленно привыкали они к свету. Постепенно прояснялась окружающая картина. Михаил огляделся. Он стоял по щиколотку в воде среди груды обломков породы и кусков балок. Пространство было замкнутым. Впереди проход завален, позади тоже. Похоже, он очутился в каменном мешке. Сверху капала вода. Рядом с собой он увидел утерянную каску. Проверил фонарь на ней. Работает. Михаил надел каску и выключил второй фонарь. Нужно беречь батарею. Осторожно переступая через груды обломков и морщась от боли в ногах, он подошел к первому завалу. Потрогал камни. Неподъемным тонным грузом лежали они, наглухо закрыв проход. Михаил попытался сдвинуть несколько обломков. Сдвинул один, но остальные не поддались. Он внимательно осмотрел свод. Фонарик мигнул. У Михаила ёкнуло сердце. «Нет, только не темнота! Да нет, вроде, светит пока». Он поднял голову вверх. Свод тоннеля, где он находился, был искорёжен. Несколько опор держались, по всей видимости, только на упоре завала и при его разборе могли рухнуть. Осторожно Михаил прошел в противоположную сторону. Прошел - это громко сказано. Сделал два неуверенных шага. Свободное пространство было полтора на полтора метра. Груда породы и ни маленькой щели тебе. Михаил вспомнил, что в эту сторону тоннель штрека заканчивался тупиком. «Нет, если и можно выбраться, то только в ту сторону. А почему так тихо?» Тишина звенела в ушах, нарушаемая только методичной капелью. - Эй! Кто-нибудь! Слышите меня? – В ответ тишина.- Люди! Есть кто-нибудь? Он кричал все громче и отчаянней. Ответа не было. Михаил взял попавшийся под руку камень и стал стучать по торчащему куску металла. Стучал и слушал. Снова кричал. Тишина. Он кричал до хрипоты. Мир вокруг был безмолвен. Обессиленный он прислонился к стене. Рукавом вытер лицо мокрое то ли от воды, то ли от пота. Пока кричал и колотил что есть мочи, не думалось. Теперь мысли побежали наперегонки друг с другом. «Что же произошло? Я работал в этом забое. Прошел Алеха – проходчик, впереди метрах в десяти работал Саня. Прогрохотала вагонетка. И всё». Ни криков, ни сигналов, ничего. Потом сильный хлопок. Михаил услышал его даже сквозь скрежет отбойного молотка. И сразу обвал. Михаил понюхал воздух. Гарь не чувствовалась. «Значит, пожара нет. Скорее всего, что обвал и вода погасили возможные очаги возгорания. До аварии воды в шахте не было. Стало быть, где-то нарушен горизонт». Она хоть и медленно, но сочилась и капала. Михаил сглотнул и почувствовал, что у него пересохло в горле. Он потянулся и подставил рот под стекающую струйку. Вместе с влагой на зубах заскрипел уголь. Какая бы ни была вода, она взбодрила Михаила и дала новые силы. Он выбрался из воды на груду породы и сел. Ломило поясницу, тупо болели голени. Видимо, от ударов по ним камнями. Руки были в ссадинах, кое-где кровоточили. Лоб разбит, и струйки крови по лицу перемешались с угольной пылью и грязью. Но он жив! Руки и ноги слушаются! От этой мысли закружилась голова, и Михаил зажмурился. Он был опытным шахтером. Вот уже почти двадцать лет он опускался под землю. Бывало разное. И трос на клети обрывался, и тонул по горло в воде, и горел, и задыхался, и засыпало его. Такую уж профессию выбрал. Сам выбрал. Но каждый раз Бог миловал, обходилось. Его спасали, вытаскивали, откапывали. И сейчас он надеялся на помощь. Только, вот, хватит ли воздуха? Пока дышалось нормально. Но надолго ли это? Его беспокоила тишина. Почему он ничего не слышит? Неужели завалило весь тоннель? Если это так, то до него не скоро доберутся…
Время. Оно остановилось? Капли воды ударялись о металлическую поверхность, отчитывая временные промежутки. В этой гробовой тишине их звук был невыносим. Михаилу казалось, что это молот ударяет по его голове, точно наковальне. Он попытался отвлечься. Думать. Только мысли могли вытеснить шум и боль. Он все так же сидел на груде обломков, по ногам струилась вода. Но это ничего. Страшнее была темнота. Фонари давно погасли. Вышла зарядка. Сколько времени прошло, он не знал. Михаилу казалось, что вся его жизнь заключалась в странном мире мрака, раздвигаемом только фантастическими бликами его зрительных галлюцинаций. Опять резь в желудке от голода. Михаил согнулся. Это помогло. Боль постепенно ушла. Теперь она только иногда врывалась с противными приступали тошноты. Но кроме грязной воды нечем было утолить голод. Михаил, подставив на ощупь ладонь, почувствовал, как она наполнилась водой. Опять противно заскрипело на зубах. Но ему было все равно. Что он хотел? Да… Думать. Мысли вырвали его из каменной могилы и устремились вверх, на свет Божий. Ему вспомнились пчелы. Сегодня, после смены, он должен был начать сбор меда первого урожая. «Сегодня? Когда это было?» Счет времени он потерял на третьи сутки. И теперь это было будто во сне…или в какой-то другой жизни. Прерванная мысль снова вернулась на пасеку к живому жужжанию тысяч крох-работниц. Вспомнилось яркое солнечное утро. Лучи солнца – этого чуда света - скользили по молодой листве, играли в капельках хрустальной росы, преломлялись пучками в тончайших кружевах паутины и рассыпались веером искр. В саду, где стояли ульи, все цвело. Потом появились плоды. Наполнились соком. И вот уже отяжелелыми гроздьями ветки клонило к земле. В воздухе стоял аромат. Томный, пряный, кружащий голову. Повсюду была жизнь. Сотни голосов жужжали, пищали, мычали, кудахтали, гоготали, блеяли и хрюкали. Михаил стоял среди поля цветущей гречихи. Весь мир вокруг него кружился в жизненном танце. Вихрем проносились белоснежные поселковые дома с расписными оконными наличниками и цветущими палисадниками, со стожками сена у голубых калиток с белыми нарисованными сердечками. Проносились перекаты холмов в дымке, сменявшие друг друга. Неслись бесконечные поля. Волнующие пшеничные, горящие фонариками подсолнечниковые, точно бамбуковые заросли – кукурузные. А за ними- сады, сады, огороды и луга, луга… Бесконечная лента лугов. Вывернулся темный силуэт здания шахты с пирамидками терриконов. Прогрохотал железнодорожный состав с кубиками угольных вагонов. Тук-тук, тук-тук…уносящееся в даль… А вот он у себя во дворе. Склонившись над молочным ведром, стоит жена. Белой струей через марлю парное молоко льется в трехлитровую банку. Михаил судорожно сглотнул, почувствовав вкус еще теплого, сладкого, сытного молока. Облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы. «Ну, хоть бы капельку?!» Он увидел жену, и перед ним пронеслась их совместная жизнь. Их первые встречи у дверей техникума, где она училась, прогулки на берегу реки, волнующие и пьянящие объятия, первые робкие поцелуи. Потом веселая и шумная свадьба на пол посёлка и неделя гулянки. Они хорошо жили, ладно. Жена каждое утро провожала его на работу. Неизменный сверток с едой, бутылка с молоком и…улыбка. Опускаясь вместе с товарищами в клети под землю, он всегда помнил улыбку жены. Доброе, милое, родное лицо! Отдалась теплом внутри мысль о детях. У них их трое. Уже взрослые. «Какая будет их судьба?..» И, конечно, работа. Всю жизнь, сколько себя помнил, работал. Работал в удовольствие, как бы ни было тяжело. И профессию выбрал одну из самых трудных. Сначала волю свою испытывал, на что способен. А потом привык, полюбил. Смену работал на совесть. Весь черный, смертельно усталый на подкашивающихся ногах, но с гордостью шел он по территории шахты, когда подняли последние тонны его первого плана. Радовался, осознавая, что добытый ими уголь и поднятый на-гора, пойдет в нужное дело, согреет тысячи людей, даст свет, тепло, расплавит металл. У них была хорошая бригада, дружная. Все друг за друга. И под землей и на поверхности сохранили трудовое братство. «Да, за работу не стыдно. И все же… Сколько всего пережито и перечувствовано?! А что осталось? Как жил? Плохо ли? Хорошо ли? Что останется после него там, если придется остаться здесь навсегда?№ Эти мысли мучительно отозвались в сознании Михаила. Вспомнилось и плохое. Совесть – этот грозный обличитель - выуживала то, что уже и забылось. А вот, надо же, именно сейчас пришло на ум. Да так отчетливо, ясно. Стало стыдно за себя. Ведь можно было сдержаться, уступить, простить, помириться…Тогда… Теперь было бы намного легче и спокойнее. А прошедшего не вернешь. Михаил почувствовал со всей жуткой безысходностью, что прожитого не вернешь и не изменишь. Боже мой, как жаль! Казалось, вернись сейчас в прошлое, он побежал бы все исправлять. Но второго шанса человеку не дано. Есть выбор и твоя воля. Как поступил, так и останется. Словно под вечной несмываемой печатью. Горше всего осознавать теперь, что был не прав. Это сейчас понимаешь с неприкрытой очевидностью. «Да. Вот и исповедался перед своей совестью. Перед людьми, видать, уже не придется». Михаил вздохнул так глубоко, что легкие затрепыхали от недостатка кислорода. Дышалось тяжело, но воздух еще был. Откуда? За весь период пребывания под землей, Михаил впервые остро почувствовал, что он похоронен заживо. Ему стало страшно. Страшно до жути. «Нет! Это не может быть концом! Только не так! Он же еще не старый. Хочется еще пожить! Много не сделано. Внуков ещё не видел. Да еще и не жил толком, не дышал!» Страшно, обидно, больно и очень себя жаль. Не перед кем здесь стесняться и хорохориться. Одна только горькая правда, что смерть совсем близко. Михаил заплакал. Скупая мужская слеза горячей струей покатилась по щеке. «Господи, помоги мне! Помоги! Не знаю, как правильно Тебе молиться. Мать вот моя молится и в храм ходит. Сколько раз меня звала с собой. Сколько раз крестила меня. Знал же, что спасала меня именно ее молитва. А сам…»То ли стеснялся верить, то ли боялся верить. Наверное, просто не думал. Не думал, пока было все хорошо. А как только попадал в передрягу, вроде этой, сразу душа сжималась, взмаливалась. Спасался, и снова как ни в чем не бывало шла жизнь. А вот мысль была. «Не может все у человека закончиться этой страшной могилой. В чем тогда смысл жизни? Если только в том, что есть другая. Там. И ради нее живешь сейчас. Тогда все на своем месте. И есть Кто-то рядом. Всегда. Да, есть Бог. И сейчас Он рядом как никогда. Он именно здесь, под землей». Михаил это вдруг почувствовал. Душа оттаяла, сердце размягчилось, и слезы полились уже не от страха и жалости, а от какого-то умиления и радости. Да, именно радости. Как будто нашел что-то самое дорогое. Не было этого у тебя, а теперь есть. Это теперь навсегда. И больше ничего не страшно…
То ли сон, то ли забытье сморили Михаила. Но сон сразу превращался в явь, унося его к пережитому. Так было и сейчас. Яркий, красочный сон в цветущих лугах. И пахнет, и звенит все как в реальной жизни. Он очнулся от прикосновения. Как будто его слегка потрепали по плечу. Открыл глаза. И вместо привычной ожидаемой темноты, он увидел свет. Его каменный мешок хорошо освещался. Но откуда этот свет? И глаза не болят. Михаил смотрел легко и после многодневной темноты, свободно и облегченно. Рядом он увидел человека. Тот сидел поодаль на камнях. Михаил пытался его разглядеть. Это был немолодой мужчина. Седые волосы были зачесаны назад, открывая широкий лоб. Белая седая борода рассечена клином вниз. На глазах небольшие круглые очки на старинный манер. Одет в какое-то черное длинное платье. Человек сидел свободно, скрестив перед собой руки, немного ссутулившись и поддавшись вперед. Он как будто спокойно ждал, когда Михаил проснется. Михаил с недоумением посмотрел ему в глаза.
- Откуда он взялся? Неужели спасатели смогли ко мне пробиться?- пронеслось вихрем в голове Михаила. И недоумение сменилось бурной радостью от того, что он видит живого человека, что его наконец-то нашли, что он не один в этой могиле, что он жив, что он будет жить!
- Нет, Михаил. Тебя еще не нашли. Но они скоро будут здесь, - в ответ на его мысли сказал человек спокойным твердым голосом.
- А кто вы? – Михаил попытался подняться, но ноги его не слушались.
- У тебя распухли ноги. Я помогу.
Человек привстал и наклонился над Михаилом. С его груди свисала какая-то очень красивая вещь, вроде медальона. Он стал ощупывать Михаила, слегка касаясь его. Михаил почувствовал облегчение во всем теле. Ноги перестали болеть, дышать стало легко, а по всему телу разлилось невероятное тепло, точно его укутали одеялом.
- Вот так. А теперь поешь, - сказал человек, подавая Михаилу миску с едой. Михаил ел, совершенно не понимая, что это. При этом он не чувствовал ни болей, ни рези в желудке. Ощущение сытости согрело все внутри.
- Потерпи. Теперь все будет хорошо, - так же спокойно сказал человек, поднявшись перед Михаилом во весь рост. Своды штрека словно расступились перед ним.
- Спасибо вам, - продолжая недоумевать, проговорил Михаил. – Я уже помирать собрался. А тут вы? Как будто с неба! Теперь я ваш должник.
Человек улыбнулся теплой ласковой улыбкой.
- Кого же мне благодарить-то? Кто вы?
- Молись Богу, веруй и благодари свою мать. Это она слезно просила тебе помочь. А я - архиепископ Лука.
- Хорошо. Я запомню вас.
- Ты, главное помни, что жизнь человеку дается только одна. Она скоротечна. Нужно меняться. Поменяешься сам, изменится жизнь. И Бог тебя не оставит. Живи по совести и молись. В этом твое спасение. И сейчас, и в будущем…
Двенадцать суток пробирались спасатели к Михаилу, с каждым метром отвоеванного у завала тоннеля теряя надежду увидеть его живым. Но когда в просвет разобранных камней посветили фонариком, луч света ударился в страшное, черное, осунувшееся лицо и живые глаза, смотревшие на спасателей с радостью рожденного вновь человека.
|