Всё началось с того, что я послал в газету очерк, который уважаемая мной писательница прочитала (по всей видимости) "по диагонали". Я был, конечно, расстроен.
Не тем фактом, что она невнимательно прочитала очерк, а тем, что она в ответе написала "такого в России не бывает".
Коротко: речь в очерке шла о полицейской коррупции в любимом мной Киеве.
В ходе переписки у нас тогда возникла тема о моём отношении к Родине.
По истечении длительного времени я подумал, что некоторые строчки из той переписки имеют право на самостоятельное существование.
Вот так и появилась миниатюра с названием "Что такое Родина".
Автор.
...Вы спрашиваете у меня, помню ли я запахи Родины.
Я помню их все до одного.
Это запах полыни, растёртой в ладонях жарким летним днём.
Это запах лепестков чайной розы в висящем над костром чайнике.
Это запах тонко нарезанного сала, лежащего на ломте свежего хлеба, принесенного из станичной пекарни.
Это сладковатый дух, идущий от берёзовых поленьев, горящих утром в печках казаков из Станицы Луганской.
Это запах умопомрачительного борща, сваренного бабушкой Лизой.
Это запах воды Северского Донца и крепкий рыбный запах от сетей, сложенных в долблёнке сторожа той самой сине-дощатой турбазы, где однажды летом я полюбил свою Нинку.
Это запах городской пыли, прибитой случайным летним дождиком, это запах нагретых за день стволов вишнёвых деревьев в маленьком садике под окнами моего дома.
Это запах рогожи в самом страшном месте нашего двора – в подвале дома, никогда не освещавшегося и всегда сырого, в который дети ходили «на спор» - кто окажется самым смелым - и, пройдя почти тридцать метров в полной темноте, принесёт в доказательство своего бесстрашия лоскут от сваленных в его конце рогож.
...Конечно, запахи родины никогда не забудутся. Мне иногда кажется, что только на чужбине можно по-настоящему понять, кем ты был для своей Родины и чем она была для тебя самого.
Для меня она – это не та официальная и далеко не всегда справедливая страна, которой ты должен быть «обязан по гроб жизни».
Сегодня я свободен и никому ничего не должен – все свои долги я уже раздал.
Я начал их раздавать давно и раздавал всю свою жизнь: сначала родителям до самой их кончины, потом – «партии и народу», - пока партия не приказала "долго жить", друзьям-товарищам, любимым и не очень любимым женщинам, а когда вдруг оказалось, что я со своим чувством долга стал выпадать из обоймы быстро меняющегося мира, понял – я перестал быть нужным своей Родине.
Вы замечаете из окна своей быстро мчащейся по Москве машины, сколько таких же, как и я, ставших вдруг не нужными, тихо семенит по её улицам? Сколько вдруг появилось бледных стариков и старух, незаметно проходящих мимо вашей новой жизни? Вы никогда не интересовались, отчего вдруг стали, как грибы после дождя, расти новые кладбища на окраинах городов?
...Служить нынешним её хозяевам я не хочу и не буду. И детям своим закажу.
Слишком мы с ней разные.
И, как оказалось, у нас с ней разные понятия о том, что такое Родина.
Так что у меня осталась не "Родина", а "родина" с маленькой буквы – это то место, где я родился и запах которого помню и никогда не забуду.
Так что для меня это слово, будь оно написано хоть как, всё одно означает "родительский дом".
...Вы наверное уже читали в моих последних стихах своеобразное признание в любви к родине: я этим произведением подвёл черту в споре с самим собой:
Неласковой бывала ты со мной,
И оттого нет горечи разлуки.
Но почему же снятся мне порой
Российским снегом вымытые руки?
Прощайте.