…Она выражала несогласие с происшедшим. Уже бездыханному, холодному телу она приказывала подняться. Еще некоторое время всхлипывая, женщина пыталась разговорить посиневший труп. Долго она не могла смириться с фактом смерти своего супруга. Прильнув к нему, несчастная не переставала рыдать...
Довольно продолжительной, по сегодняшним меркам, была жизнь отца моего соседа. На 89-м году перешагнул он порог собственной смерти.
В минуту, когда это произошло, не нужно было находиться рядом, чтобы услышать, буквально вопль человека, на глазах которого только что оборвалась жизнь его родного. Это было проявление запредельной горести, которую в такие мгновенья человек едва ли может преодолевать.
Но тогда я был настолько рядом, что мне казалось, будто беда пришла не к кому-то, но в мой дом. Никогда ранее чужая трагедия не была мне столь близка. И это скорее потому, что с возрастом в человеке меняется многое.
Когда точка отчета твоего жизненного пути вдруг оказывается далеко за горизонтом и твое прошлое становится уже, пусть малой, но все же частью общечеловеческой истории, будущее предстает пред тобой уже не столь бесконечным, каким оно представлялось ранее. Чем менее моложе себя чувствуешь, тем более скоротечным твое будущее становится. Оно будто сокращается – и ощущение этого неизбежно в связи с опытом болезни и сопряженных с нею боли и страдания, которые с течением времени приобретают все более стихийный характер.
Вместе с этим приходит осознание и собственной уязвимости. Трезвое понимание того, что все предшествующее смерти, ее предвещающее, как и сама, собственно, смерть – не является уделом лишь «кого-то», но что это – и твоя участь тоже. То, что «жизнь» - это лишь отрезок, а не нечто большее, вроде чего-то «долговечного» - долго не заканчивающегося, - теперь уже не иллюзия, но убеждение…
Жаль только, что к такому более-менее внятному пониманию человек приходит, в лучшем случае, в возрасте, уже далеко перевалившем за экватор его жизни. И когда морщины на его лице уже видны издалека. Но, пусть хотя бы так! Пусть хоть в преддверии завершения его жизненной истории он остро ощутит приближение предела своего существования, его неизбежность. Это всяко лучше, чем до последнего оставаться бесчувственным к факту неминуемости собственной конечной участи. Для него это – еще один шанс для попытки обрести смысл жизни и наполнить им ее остаток. Но как этот шанс он использует обычно?
Подчас, в завершении собственной жизни, обретение мнимого «эликсира бессмертия» человек делает своей первоцелью и безнадежно тратит на это свои последние, бесценные мгновенья жизни. Он терзается в поисках псевдо-лекарства от старости и смерти, когда жизнь вот-вот оборвется. Зачастую же он просто мирится с тем, чего не миновать, не предпринимая никаких попыток переосмыслить и пересмотреть ни себя, ни то, что с собой связано. В обоих случаях это означает, что, для такого человека за ширмой смерти ничего нет и быть не может. И что он незряч в отношении потусторонней жизни. Ибо ни в том, ни в другом случае во имя нее он не делает ровным счетом ничего. Здесь полное равнодушие к тому, что будет дальше, после последнего вздоха. Здесь убеждение в окончательной завершенности собственного существования. Далее, для него – ничего!
Я люблю наблюдать за людьми, насколько, конечно, это доступно моему вниманию. И мне жаль констатировать жуткую окостенелость стариков, что до сколь-нибудь религиозной жизни. Человек, как говорится, «одной ногой в могиле», но планов на завтрашний день, тем не менее, в его жизненном перечне не становится меньше. Причем эти планы никак не касаются «иной плоскости бытия». Напротив, они максимально приземлены к дате, времени и пространству. Даже в разговоре с священником, повстречавшемся в проулке – старик лишь сплетни разглагольствует, либо о бытовухе многословит. И ни слова о чем-нибудь, что не втискивалось бы в рамки категорий этих преходящих ценностей.
Иной раз думаю, ну, пришел бы в ближайший храм хотя бы из банально суеверных побуждений, дескать, «а, вдруг там Нечто есть?» Но ведь так часто случается, что человек обращается к Небу, не зная в действительности, что Оно из Себя представляет, в свою трудную минуту и как в «последнюю инстанцию». «Вдруг это Нечто все же существует? Ведь даже наука до сих пор не смогла доказать Божие небытие. Но, нет - старик, как оказывается, умнее науки. Потому и уверен в собственном дальнейшем небытии.
Если без шуток, скажите, как можно быть окончательно уверенным в том, что, по сути, не проверено, не пройдено опытным путем? Это напрочь противоречит здравой логике! Вдруг окажется, что порог смерти все же преодолеваем, а, значит, за ним что-то следует? Не предполагать это, как наиболее вероятное, значит подвергнуть себя гораздо большему риску, чем, если вынести противоположное утверждение. Почему? Дело в том, что опыт самой человеческой жизни, ее истории, а так же наука, в целом, имеет гораздо больше свидетельств и доказательств в пользу бытия Бога и бессмертия души, чем опровержений. Называющий себя атеистом лишь верит, что Бога нет, но доказать Его несуществование он не в силах. Если я утверждаю нечто, но не могу тому найти ни доказательств, ни опровержений, то, значит, я лишь фантазирую. Насколько фантазия явление ненадежное, думаю, говорить не зачем. Как часто в жизни человека она в итоге оборачивалась для него трагедией! А уж фантазировать в ответственный момент своей жизни, будучи на пороге собственной смерти, и безосновательно обнадеживать себя, что дальше – абсолютное Ничего – не безумие ли?!
Быть может дело в интуиции, уверяющей в том, что дело обстоит именно так? Но ни, фантазия, ни интуиция не могут быть тому бесспорными доказательствами. Потому как они, по сути, и не есть доказательства – они лишь предполагают. Они – не факты.
Тем не менее, старик упорно продолжает стоять на своем. Он утешен и успокоен своим предположением, собственной выдумкой. А скорее всего заставил себя быть утешенным, принудил, во что бы то не стало, поверить в свой домысел. Почему? Потому что боится. Боится, что быть может, ошибся. На протяжении всего своего существования он свято исповедовал лишь одну жизнь – ту, что доживает. Теперь же, в преддверии ее конца, признание еще какой-то, для него равносильно поражению. Собственному поражению. Как такое можно допустить?! Всем собой старик пожертвовал отрезку времени в несколько десятилетий, всего себя возложил на алтарь во имя «единственной» посюсторонней жизни, и вдруг согласиться с тем, что все это прошло «впустую»? Что нужно было жить и действовать не только ради этой, но и иной, потусторонней? Для него это значит обессмыслить собственное прошлое, перечеркнуть его навсегда.
Достанет ли смелости ему сделать это теперь, на своем последнем этапе жизни? Не во всяком случае. Если и вовсе не сказать «нет», по большому счету. По крайней мере, так было со многими, с кем мне, так или иначе, приходилось сталкиваться, и кого уже нет. По большей мере, пожилые люди отказывались признавать, что ошибались всю свою жизнь. Не находили в себе силы начать, пусть в конце своего земного странствия, но, все же, с чистого листа – с раскаяния. Здесь налицо проявление крайнего человеческого отчаяния. Здесь самообречение на ту смерть, которая неизбежна для грешника, - на «лютую» смерть, по слову пророка Давида «смерть грешников люта», «потому что в час смерти с ужасом увидят они, что все потеряно и они погибли: нет никакой надежды поправить участь свою. То, на чем они опирались, рушится, другой же опоры никакой нет…» (Свт. Феофан Затворник. См. Толкование на Пс. 33:16 «Смерть грешников люта, и ненавидящии праведнаго прегрешат»).
Встречал я и других пожилых людей. Ни разу не видел, чтобы они улыбались. Их лица, черты этих лиц вызывали во мне лишь удручающие чувства. На мой «добрый день!» они всегда реагировали так, будто я перед ними был бесконечно виновен. По внешности не судят, безусловно. Но я не только видел их и их глаза - еще и слышал их речь. Иногда мы по- недолгу общались, так уж складывались обстоятельства. И что я слышал: сплошное негодование на Всевышнего. Представьте ситуацию: старушка, едва передвигаясь, вдруг жестикулирует кулаком в небо и, сморщив свое ветхое лицо, начинает изрыгать ругательства в адрес Бога. Она обвиняет Его буквально во всем – во всех скорбях и бедах, приключившихся в ее жизни. Ни разу себя она не сделала причиной собственных жизненных негораздов. Виновны все: Бог, люди, случай – но не она. В такой злобе старушка и ушла из жизни.
Не сказать, что человек этот отрицал Бога или, даже, сомневался в Его существовании. Нет же, напротив, Всевышний в его жизни имел место быть. Вот только роль для него Господь сыграл далеко не лучшую. И так решил только он сам. А быть может, ему было выгодно так думать. Чтобы не быть в ответе за свои проступки перед собственной совестью нужно обвинить в них другого. Необходимо сбросить с себя ответственность за свои действия. Так легче, по крайней мере, психологически.
Но есть здесь и другая грань. Если этот человек вдруг расценит любое свое жизненное событие как акт Божьего участия, направленного исключительно в его пользу, в таком случае, ему придется ответить благодарностью. Такова психология человека. Ведь стыдно не ответить взаимностью на сделанное тебе добро. Но как ответить на то добро, которое в отношение тебя осуществляется бесконечно? Иначе: как ответить на Любовь, ибо бесконечно осуществляющееся в отношении кого-либо добро и есть Любовь? Ответить можно только любовью! Но как выразить свою любовь, в данном случае, Богу? Сделать угодное Его воле. А значит вступить в войну с собственной страстью и пороком, фактически с самим собой. Это – путь аскетический, путь самоограничения и самоотречения. Он не совсем удобен, с точки зрения привычного человеку мира с его вседоступными «хлебом и зрелищами». Всякий ли человек свободно согласится на это? Но уж, не наша старушка, точно. Богу она предпочла то, что телу ближе. И чтобы в этом оправдать себя, во всем с ней случившемся она обвинила Небо.
Такой осознанный протест против Бога, со временем становится привычной мыслью, и, даже, стереотипом, в конце концов, искренним убеждением. Иных толкований происшедшего в личной жизни в таком состоянии уже быть не может, в принципе. Это состояние злобы, которое сковывает ум человека до последнего его издыхания, не давая ему хоть на мгновенье отрезвиться.
В этих обоих вышеупомянутых ситуациях, со стариком и старушкой, меня всегда удивляло одно обстоятельство: это - полнейшее отсутствие какой-либо реакции на предстоящую кончину. Кажется, будто для человека его смерть – не есть что-то новое, будто такое он уже не раз переживал ранее. И с этим, соответственно, связано его беспечность о себе и своем будущем. Нормально ли это? Не сказал бы. Как правило, человек должен ощущать страх перед обозримым будущим, как перед неведомым, неизжитым, не преодоленном в себе. Это состояние я охарактеризовал бы как «предвкушение предстоящего». И, кажется, оно – вполне естественно человеку.
Однако, не в моем случае. Здесь очевидно другое. Свв.отцы называют эту проблему «бесчувствием», «окаменелостью», то есть - «помрачением ума». Вот как характеризует это состояние св.Паисий Величковский: «от входа в нас…страстей душевное око наше закрывается, то есть притупляется зрение ума; и он уже ничего духовного не видит и не имеет рассуждения, подобно тому, как кто-либо и здоровым телесным глазом не видит в темноте ночной, иногда спотыкается, а иногда и падает в яму…». Более жестко по этому поводу высказывается свт. Григорий Палама: «ум, отступивший от Бога, уподобляется либо скотскому, либо бесовскому и, отказавшись от естественных законов, ищет себе чуждых...». Наконец, Преподобный Иоанн Синайский пишет, что лукавый бес «помрачив наш ум, сего владыку», побуждает людей «делать то, что одни только сумасшедшие делают» (Леств.15:82). Вот почему один из Толковых словарей, дал столь точные названия этому состоянию: оно есть - «угар», «транс», «одурь», «затуманивание», «затмение», «омрачение».
Вывод этого прост: чтобы не стать сумасшедшим или скотоподобным нужно всем собой принять Бога и пребывать в Нем. Им мы сотворены, поэтому в Нем – наш источник жизни. С Ним пребывание – наше изначальное состояние, а, значит, естественное. Значит без Бога, мы – не мы.
В завершение лишь скажу: мне искренне жаль тех стариков, кто ушел из жизни именно так. Но еще более жаль тех, у кого еще есть время, много времени, но которое используется ими не по назначению. Однако, пока человек дышит, у него есть шанс. Шанс изменить себя и свое отношение в соответствие с истинным положением вещей (оно в Божьей воле). Сделать то, для чего, на самом деле, он живет, ради чего ему дана эта жизнь. С чего начать? Прежде всего с самовопрошания? Чаще задавай себе вопрос «зачем?»: «Зачем я живу?», «зачем мне жизнь?», «зачем мне Бог?» и т.д. Вопросы вполне адекватные, зрелые, интересные, а, главное, полезные. И второе, - не нужно заведомо уверять себя, что ответов на такого рода вопросы не существует. Они есть. И подавляющая их часть в религии. И не нужно стесняться ее вопрошать.
Протодиакон Геннадий Пекарчук