1936 год. Ваня приехал на лето к бабушке с дедушкой в станицу Старица. Дом дедушки находился на окраине Старицы, на возвышенности, почти у самой реки Северский Донец, за домом были конюшни. Ваня и подумать не мог, что это была его последняя поездка к ним, последнее счастливое лето. Дед Владимир и бабушка Анисья были родителями его отца Фёдора, а всего в семье было двенадцать детей, к сожалению не всех запомнил, только тех с кем пришлось общаться: дядя Герасим – атаман станицы после отца; тётя Арина – она жила с семьёй в Циркунах; дядя Феодосий; тётя Стеша; Фёдор – отец Вани; дядя Иван; тётя Анюта – проживала в Варваровке.

В Старице Ваня чувствовал себя любимым внуком, забота бабушки и дедушки согревало его сердечко и так не хотелось уезжать от них. Где бы он ещё гостил, так это у тётки Арины в Циркунах, где любовью так же не был обделён. Хорошо у дедушки, здесь Ваня свободен от тревог и забот, по возможности своего возраста пытался помогать, купался в речке – это было счастье. Дедушка был хорошим человеком, его уважали в Старице, после Октябрьской революции заступились, не дали арестовать.

В период раскулачивания дед Владимир добровольно отдал мельницу и племенных лошадей, которых разводил много лет, он только попросил оставить ему хотя бы четырёх из них – оставили – пока… Любимой лошадью был вороной красавец, дед его берёг. Всё в хозяйстве поднималось своим трудом, дружно, и когда спрашивали: «Не жалко ли отданного», отвечал: «Не это главное, главное семья, чтобы детки и внуки были живы. Нет их, тогда для чего всё это; род, семья, вот, что главное!»

 * * *

Прошло несколько дней после приезда, под вечер дед подошёл к внуку и предложил ему сходить с ним в ночное:

– Ванюш, подумал я маленько, ты парнишка почти большой, любишь лошадей, не сходил бы ты со мною в ночное, мне веселее… лошадей помоем и почистим, если…

– Я согласен, согласен дедушка, мне уже почти восемь лет, возьми, постараюсь! – умоляюще внук посмотрел на деда.

– Если почти восемь, как не взять, самый возраст, чтобы взять, знаю, труда не чураешься, уже испил эту чашу, – сказал дед.

Ярко светят звёзды, на небе ни одной тучки, луна во всём своём блеске заняла небосвод, освещая серебристым светом землю. Причудливые тени встают перед глазами, меняя свои очертания. Где-то за рекой ухнула сова, лёгкий шелест в траве. Кто там? Потрескивание поленьев в костре, искорки взлетают вверх, освещая лица сидящих. Хорошо! Приволье! Пахнет печёной картошкой… Ваня с дедом помыли в реке лошадей, почистили, расчесали гривы; правда силёнок ещё маловато, но внук старался. Ваня ласково гладил их вздрагивающие бока и был безмерно счастлив. Потом сидя у костра с дедом, Ваня смотрел на звёзды, слушал журчание речки, ощущал присутствие лошадей – которых он любил, и его сердечко радостно билось (он не мог знать, что после его отъезда лошадей у деда заберут – последних). Дед ласково поглядывал на внука, вбиравшего в себя красоту природы и любовь к ней.

– Если бы так всегда было, – подумал Ваня, – остаться и не уезжать никогда: от этой красоты, душевного покоя, любимых дедушки и бабушки.

Незаметно сморил сон, веки отяжелели и он поплыл в прекрасное сказочное детство…

– Уснул внучок, – тихо сказал дед, – не поел картошки, спи родненький…

– Родненький! – сквозь сон, как эхо услышал Ваня. – Родненький!

Какое прекрасное слово «родненький», он впервые услышал его, это слово заключало в себе тепло любящих сердец, то взаимопонимание, которого нет к сожалению в некоторых семьях.

Ваня резко проснулся, по реке стелился туман, костёр погас, и деда рядом не было. Как же его сморило? Наверное, уснув, пропустил что-то интересное, ведь всё не охватишь и не всё сразу поймёшь, нужны годы, чтобы понять этот мир, пронести его через всю жизнь; этот кусочек мира, так его завороживший и проникнувший глубоко в сердце. Ваня впитал: эти счастливые минуты и дни, когда он бывал здесь – навсегда!

– На реку любуешься? – спросил, рядом оказавшийся дед. – Красота!

– Мне нравится, так хорошо здесь! Почему не разбудил, когда уснул, я ведь ненароком… – Ване было неловко перед дедом, а он даже не намекнул об этом. Почему?

– Зачем будить, без надобности не нужно, разбудил бы, если бы нужно было, спал то ты всего ничего часа полтора всего, не больше, это нормально, пора лошадей домой вести, уже зорька на небе появилась, ночь отступает.

Управившись с лошадьми, дед повёл внука в курятник, чтобы набрать яиц на завтрак.

– Деда, можно я сейчас сырое выпью? – спросил Ваня.

– Сырое!? – переспросил дед, потом подумав, хитро сощурив глаз, предложил. – Давай я тебе что-то покажу. Смотри.

Дед достал яйцо, в другой руке его оказалось неизвестно откуда-то взявшаяся булавка и… осторожно проколов скорлупу яйца, протянул внуку.

– Попробуй через дырочку выпить, – предложил дед.

– Дырочка маленькая, если не получится, – засомневался Ваня. – Бабушка рассердится, если узнает.

– Не рассердится, ты пей, втягивай в себя, – подбадривал дед.

Ваня попробовал, сперва туго пошло, наловчившись всё же дело пошло лучше и вскоре яйцо было пустое. Повертев его в руке, хотел выбросить.

– Не спеши, увидишь фокус, подожди меня здесь, яйцо не бросай.

Дед вышел во двор, через время вернулся, держа в одной руке кружку с водой, в другой тонкую соломинку и кусочек воска. Забрав у внука пустое яйцо, приложил соломинку, потом набрал в рот воды, стал потихоньку вдувать её в яйцо.

Хотя процесс заполнения продвигался медленно, вода стекала и по рукам деда, всё же яйцо утяжелилось. Ваня с восторгом за этим наблюдал. После окончания процедуры, отломив маленький кусочек воска и размяв его между пальцев, дед залепил дырочку, слегка растерев, чтобы особо не бросалось в глаза.

– Фокус удался, как ты думаешь, внучок? – спросил дед.

– Ещё как удался! – ответил внук радостно.

– Давай его положим к другим, чтобы бабушка твоя сразу не заметила и пошли в дом, нас там заждались, – дед подтолкнул внука к выходу.

Если бы дед Владимир только знал, чем закончится показанный им фокус.

А случилось вот что… Через три дня бабушка Анисья утром сказала супругу:

– Беда у нас дед, куры что-то избаловались, или случилось что, не пойму – плохие яйца нести стали. Несколько вроде нормальных, а два, три странных – вода внутри. Резать кур надо, других заводить, не будешь же искать какая из них странные яйца несёт, может она больная или ещё чего… В общем резать, всех… – вопросительно посмотрела на супруга.

– Погоди Анисья, чего торопиться, может ошибаешься, куры нормальные, случайно возможно у кур получилось… бывает, не резать же всех, исправятся, последим ещё, – сказал Владимир, и повторил, – Погоди!

– Как это случайно? Четвёртый денёк пакостят, – не унималась Анисья.

– Да, дела! – только и мог сказать дед.

Как сказать, что внук его науку хорошо усвоил и теперь на деле применяет. Кто больше виноват, он, дед, сам научил, сам и ответ держи, нужно как-то из данного положения выходить, внука не выдаст, на себя возьмёт вину, но потом с Ваней по-мужски поговорит. Правильно воспитать из человечка человека не так легко. Ваня поймёт, а мне укор, хорошему учи. Как внучек себя поведёт, узнав об этом? Только собрался ответить супруге, как услышал голос внука.

– Не надо резать, они не виноваты, это я выпил яйца, бабушка, меня ругай, только не режь курочек, – голос Вани задрожал.

Дедушка с бабушкой повернулись на голос, возле двери стоял их внук, они и не заметили, как вошёл.

– Как это так, я что-то не поняла, яйца целые, а ты говоришь, что их выпил? – спросила бабушка.

– А я их прокалывал, и выпивал, через соломинку вдувал воду и воском замазывал дырочку, – ответил Ваня. – Прости меня бабушка, я больше не буду, только не режь их…

– Через дырочку, замазывал, – всплеснула руками Анисья. – А я то думала, ладно вода, но откуда воск на яйцах, неужели какая-то курочка стала воск вырабатывать, в пчелу превращается.

– Нет, бабушка, это я виноват, меня и ругай! – Ваня опустил голову готовый расплакаться, но мужчины не плачут, говорил дед, если только иногда… ему было стыдно.

– И кто тебя этому научил, Ванюша, неужели сам додумался? – хитро спросила Анисья, взглянув на мужа.

– Я сам! – только и ответил внук, не будет выдавать любимого деда.

– Это я научил внука, – сконфужено сказал дед, – выходит я и виноват, Ваня хороший; честный и подлости в нём нет, добрый он, хотел меня выручить, не выдал, но ведь в первую очередь я его научил, с меня и спрос. Ругай меня!

– Нет, меня! – Ваня подскочил к деду и взял его за руку.

– Ругать никого не буду, конспираторы, давно приметила воск и дырочки и догадалась, кто научил. Фокус этот мне знаком. Я не против, хочешь яйца, ешь, но не хулигань больше, кур резать и не собиралась, конспираторы! – повторила Анисья и, смеясь, вышла.

– Что внучок, мою науку усвоил? Спасибо не выдал, хотя сам слышал, она и так давно догадалась. Когда-то, давно, сам этим баловался, мне и тебе наука, не таись, честно поступай. Пошли Ваня на улицу, денёк сегодня хороший, – дед подтолкнул внука к выходу…

Прошло несколько дней, Ваня блаженствовал, слово сдержал, больше тайно не пил яйца. Лишь только едва начинало светать, бабушка с дедушкой вставали, умывались, приводили себя в порядок и шли молиться, в небольшую комнатку, где за шторкой в углу находились иконы, под ними лампадка, от которой исходил приятный запах ладана. Бабушка зажигала несколько свечей, поправляла некоторые иконы – начинались молитвы, бабушка на коленях, дедушка стоя. После каждой молитвы, крестились и делали поклон. Ваню они не заставляли молиться насильно, иногда в разговорах говорили о Боге, о смысле молитв, хотели, чтобы своим умом пришёл к пониманию. Слушая их, Ваня уже знал «Отче наш», «Богородица радуйся»… Смотрел с восторгом на иконы, любуясь ими, и сам сотворял молитву, на душе было хорошо и спокойно. Дома икон не было, мать ходила в церковь и иногда брала его с собой.

– Дедушка, а иконы старые? – как-то спросил внук.

– Очень старые, родовые! – ответил тот. – Нравятся?

– Нравятся, они такие… – Ваня не мог найти слов, чтобы сказать какие они.

– Смотри, голубок, хочешь, молись, ближе к Богу будешь, Он радоваться станет, что не пропадёт твоя душенька.

– Как это, дедушка? – не понял Ваня.

– Управлюсь по хозяйству, сядем вечерком, постараюсь тебе что-нибудь доходчивей объяснить. Если сразу не поймёшь, всё равно, что-то впитаешь, подрастёшь, ещё больше поймёшь, дай-то Бог. Закладка в тебе хорошая, таким и оставайся. Наш род славный, не стыдно об этом сказать, но мы не здешние, откуда и почему оказались в этих краях – очень давно – подрастёшь, расскажу. Пока ещё мал, и время сложное настало, всякое может быть. Об иконах вечером, если захочешь, поведём беседу…

Ваня впитывал слова дедушки, как губка, хотя не всё ещё понимал. Скоро приедет тётя Арина и заберёт от дедушки с бабушкой, но ехать не хотелось, ему так хорошо здесь. Почему не тянет домой? У него есть отец и мать, старшая сестра Муся, брат Толик, которому шёл второй год и… Оленька… Папа – он очень любит его, доброго с ясными глазами; и сестричку Оленьку, хотя её уже нет – умерла год назад, но любовь к ней не исчезла, она всегда была рядом, в его сердце. Эта не по годам умная, добрая девочка отвечала любовью на любовь брата.

 * * *

 Оленька родилась в 1931 году, умерла в 1935, Ваня хорошо запомнил этот трагический день. Сестричка с утра была грустной, её всегда весёлые, искрящиеся глаза, как бы потухли, в них не было искорок, которые оживляли лицо, и казалось, всё вокруг радовалось ей. Оленька сидела на подоконнике и смотрела на улицу, её светлые, курчавые волосы отливали спелой пшеницей, лучи солнца пробегали по ним, и они как бы вспыхивали искорками, становились ещё светлей. Ваня позвал её, чтобы спустилась с подоконника, но она отказалась:

– Я должна их дождаться, Ванечка, в окошко видно когда они будут идти!

– Кого дождаться? – удивился Ваня.

– Маму с папой! – ответила она.

Ваня был в замешательстве от таких слов сестрёнки, её непонятное ожидание родителей, они никуда не денутся, скоро прейдёт мать, потом отец.

– Ваня, мне нужно их дождаться, – прервала его размышления сестра. – Я тебя очень люблю, и буду помнить всегда, где бы я ни была, ты знай это.

– Я знаю и тоже люблю тебя, но разве ты куда-то собираешься… ты уезжаешь, почему так сказала… – спросил он дрогнувшим голосом.

Эта четырёхлетняя девочка рассуждала, как взрослая, не по годам, она всегда удивляла их своими не детскими высказываниями. Муси рядом не было, гуляла во дворе, только маленький Толик ползал возле старшего брата, что-то лепетал сам с собой, Ваня приглядывал за ним, чтобы не упал с кровати, пока матери не было рядом. Роковой момент наступил: пришла мать и Муся, следом отец.

– Я дождалась вас, а вы так долго не приходили, – сказала Оленька, – мне нужно уйти, дождалась…

– Оленька, детка, что ты говоришь, куда уходить, спускайся с подоконника, детка, не пугай! – спросил растерянно отец, видя, как дочь побледнела, сделал движение в её сторону.

– Не надо, папа, я туда!.. – она вяло махнула куда-то в сторону.

– Опять что-то придумала, эти её вечные фантазии, – мать сердито посмотрела на дочь. – Спускайся с подоконника, быстро!

– Ванечка, папа я вас… – Оленька не обратила внимания на слова матери, – очень, очень, лю… – её тельце обмякло, и Оленьки не стало.

Откуда она могла знать, что покинет этот мир, ждала родных, чтобы проститься, ведь всего четыре года было этой девочке. Для Вани её смерть была первым тяжким ударом, а сколько их ещё было впереди.

– Ангелочек! – сказал о ней дедушка. – Ангелом жила, ангелом ушла.

После её смерти свою любовь Ваня отдал отцу, на которого так была похожа Оленька. Фёдор был добрым, мягким человеком, со светлыми курчавыми волосами и светлыми глазами. Мать сильно отличалась от отца: смуглая, чернявая, с жёстким характером. Ване часто приходилось быть ею битому, за любую сделанную или не сделанную провинность. Ведь он так старался, не бездельничал, помогал, чем мог родителям, смотрел за Толиком, – позже, уже в 1937 году ещё за одним братом Лёней. Старшая сестра ему в этом не помогала, но ведь она была девочкой и старше его на два года. Почему мать её больше любила и ничего не заставляла делать? Отца дома почти не было, чтобы прокормить семью, брался за любую работу, в его отсутствие мать била Ваню. За что? Он не жаловался отцу, но в глубине души затаил обиду на мать, особенно, когда пропали деньги, мать почему-то решила, что взял он. Его оправдания ни к чему не привели, она так била его по голове, что он потерял сознание и трое суток не приходил в себя. Хорошо, что остался жив, Ваня был дома, к ним приходил знакомый доктор. Отец впервые ударил жену и грозил забрать детей и уйти. Деньги нашлись: любопытная Муся взяла кошелёк, чтобы посмотреть, сколько в нём денег, но в это время вернулась мать, и она от страха спрятала их по ножку стола, струсила, не призналась. Ваня был наказан за чужую провинность. Что было после этого между родителями, Ваня не знал, но отношения родителей изменились, холодок прошёл между ними.

Ваня ещё сильнее сблизился с отцом, но побои оставили свой след – стал заикаться, и память ухудшилась, а ведь до этого была феноменальной. Боль и обида на мать остались.

 * * *

 …День заканчивался с его хлопотами и заботами, Ваня пришёл с речки, где в последний раз окунулся перед отъездом и простился с друзьями, завтра приедет тётка и увезёт домой. Ваня не знал, что накануне отъезда произойдёт ещё одно удивительное событие. Дедушки дома не было, бабушка занималась своими делами, и Ваня зашёл в дом. Слоняясь по дому, не зная чем заняться, наткнулся на дедушкин сундук за шторкой в углу, который давно его привлекал, но был всегда закрыт на замок, что в нём, не знал, попросту никогда открытым не видел. На этот раз замок лежал на полу, дедушка забыл закрыть сундук, а это значит, что Ваня может его открыть, но в нерешительности остановился рядом. Желание заглянуть под крышку и увидеть может быть дедушкины сокровища, подталкивало его «открой», но слово «не смей» не надолго остановило. Любопытство взяло верх, он подошёл и откинул крышку. То, что увидел, поразило: сверху лежал мундир с золотыми погонами, на них вензель в виде орла и ещё что-то, на это он не обратил внимания, его внимание приковали три креста на левой груди, справа какая-то звезда с крестом посередине и четыре луча по краям. «Ого», подумал Ваня, «что это орден?» Под мундиром брюки синего цвета с лампасами по краям, рядом папаха с лентой из трёх цветов: красный, синий, белый. Ещё больше привела в восторг шашка под одеждой, но дальше разглядеть не успел.

– Ваня, ты, что здесь делаешь, зачем сундук открыл? – услышал он сзади голос деда.

– Я… не хотел, он был не закрыт, – испугано ответил внук, – замок на полу лежал, дедушка, я ненарочно…

– Как я забыл его закрыть, старею, никогда не забывал и надо же такому случиться, старею, – повторил дед и торопливо, поправив вещи в сундуке, закрыл его на замок, вынув ключ из кармана. – Как же это я, дети любопытны, никогда не нужно забывать…

– Дедушка, я больше не буду, честно, честно, а это твоё? – не удержался спросить Ваня, видя, что дедушка его не ругает, пока бояться нечего, хотя сердце учащённо билось, боялся объяснения с дедушкой.

– Послушай меня, Ваня, всё, что здесь ты успел увидеть моё, я очень тебя прошу никому об этом не говорить, забудь, ты ничего не видел, надеюсь, ты меня понял.

– Хорошо, дедушка, но почему? – спросил удивлённо Ваня.

– Я ничего плохого не сделал, мне нечего стыдиться. Это моя форма, горжусь этим, но сейчас такое время, если узнают, что храню её, да ещё боевое оружие, плохо будет. Ты же не хочешь, чтобы нам было плохо? – спросил дед.

– Я вас очень люблю, и буду молчать, – ответил внук.

– Спасибо Ванюша, верю, не подумай плохо о нас, расскажу тебе о нашем роде, но когда хоть немного подрастёшь, потом поймёшь и вспомнишь наш разговор. Стыдиться нам ни к чему, мы всегда матушку Россию любили и защищали её, награды тому свидетели, любим и сейчас, но не все это понимают. Заболтал я тебя, всему своё время.

– Дедушка, вырасту, и ты всё расскажешь, я вас люблю, и другие вас любят, я знаю, буду молчать, честно, честно.

– Всякое может случится, если не успею, потом Фёдор, отец твой расскажет, или Иван, дядька твой, или… – дед не закончил слово, как Ваня перебил его.

– Дедушка, как, если не успеешь, куда-то уезжаешь?

– Вот задал вопрос, – ответил смущенно дед, – я не вечный, мне, сколько уже годков, оттоптал земельку, исходил, пора и честь знать. Сколько каждому отмерено, только Господу известно… Ну, ну, Ванюша, ты это чего, ты же мужчина и никогда не плачешь, – сказал дед, увидев, что внук готов расплакаться.

– Когда я вырасту, ты ещё не уходи. – Ваня прижался к деду. – Вы мои родненькие.

– Я постараюсь! – сказал растрогано дед. – Родненький!

Через день Ваня уезжал с тёткой Ариной, расставаться не хотелось. Бабушка поцеловала внука на прощание, что-то говорила, едва сдерживая слёзы, но Ваня был сосредоточен на деде и слова бабушки едва доходили до его сознания. Настроение деда Владимира было плохое, если он покусывал нижнюю губу, значит нервничает. Наконец, дед подошёл к Ване.

– Дай, Бог, ещё увидимся Ваня, приезжай, когда сможешь, – и неожиданно прижал его к себе. – Родненький!

 * * *

Ваня стоял одинокий и несчастный на развилке дорог. Куда идти? Перед его взором прошла вся его не такая долгая жизнь. Был ли он счастлив? Счастье, такое короткое всё же коснулось его, ненадолго…

Он родился в селе Песчаное, недалеко от станицы Старица, где жили дедушка с бабушкой и многие из родни, там же и крестили. Отец работал лесником, жили неплохо: имели подсобное хозяйство, на жизнь хватало, здесь родилась и Оленька. Прасковье, его матери, не нравилось жить в глуши, как она называла лесничество, часто ругалась с мужем поэтому поводу. Фёдор долго не соглашался на её уговоры, но всё же сдался, и они уехали в город. Город не принёс им счастья, на что рассчитывала мать, не получилось, мужу приходилось браться за любую работу, хорошо, что было жильё, именно здесь Ваня познал, что такое нищета и голод. Сразу появилась старшая сестра Мария – Муся, так её называли дома, до этого она жила у сестры матери – Мили. Почему?

Беда не приходит одна: после рождения брата Толика, через несколько месяцев умерла Оленька, любимая сестра, а в 1937 году ещё один удар – арестован отец и дядя Ваня, младший брат Лёня родился незадолго до ареста. Жить стало ещё труднее, Ваня бегал по городу, лазил по мусоркам, собирая выброшенное старьё, кости и прочее, всё что можно сдать и получить, пусть небольшие, но деньги, которые он отдавал матери, но любви и тепла так от неё не получил. Ей пришлось пойти работать, и забота о младших братьях легла не на плечи старшей сестры, а на него. Муся только убирала в квартире и иногда помогала матери готовить, хотя Ваня и сам этого не чурался. Через год в декабре 1938 года отец вернулся. Ваня ликовал, любимый отец дома, но радость скоро померкла, уже в феврале следующего 1939 года опять арест, больше его он никогда не видел. Мать уничтожила всё, что оставалось от мужа, но Ваня ухитрился украсть единственную память об отце – фотографию. Отношение матери к нему не улучшилось, приходилось ещё нянчить последнюю младшую сестру Свету, окрики и отчуждение продолжались. В конце мая, едва дождавшись окончания школы, Ваня ушёл из дома и направился в Циркуны к тёте Арине. Сколько добирался, не помнил, но когда пришёл, новый удар судьбы поверг его в шок. Недалеко от дома тётки его окликнула её соседка и отвела в сторону, чтобы никто не видел.

– Ванюша, не ходи туда… их нет… не ходи!

– Как нет, куда-то уехали всей семьёй? – Ваня удивлённо посмотрел на неё. – Они, наверное, в Старицу поехали, к дедушке и бабушке, я тоже туда пойду!

Ваня увидел, как изменилось лицо соседки, он вспомнил, её звали тётя Зина, губы её задрожали, еле себя сдерживая от слёз, сказала:

– Не ходи в Старицу, никого нет, Ванечка, больше никого нет: тётушки твоей с семьёй, бабушки с дедушкой, и многих из семьи нет, нет их…

– Нет?! Где они, где? Я хочу к ним, – прошептал Ваня, голос осип, казалось, больше не сможет произнести ни слова, от боли пронизавшей его учащенно бьющееся сердечко.

– Мальчик мой, там, где они, тебе нельзя! – сказала она.

– А потом? – едва выдавил слово.

– На этой земле никогда, а там, дай Бог, когда прейдёт твой час, встретитесь, только это будет, надеюсь, не скоро. Иди домой дорогой, иди, не ходи никуда, помни их, – невольно слезинки окропили щёки. – Чем тебе помочь, Ванечка?

– Не надо, я пойду! – сказал он.

– Господи, что же это, за что столько горя на ещё не окрепшее дитя! – она долго смотрела ему вслед…

Ваня стоял одинокий и несчастный на развилке дорог, рядом чернел лес. Куда идти? Домой никогда не вернётся, он чужой дома и всегда для матери был чужой, отца нет, некому его защитить. Нет тётки Арины с семьёй, нет дедушки с бабушкой, никого. Он одинок. В тот момент он не думал, что остались братья и сёстры, боль утраты переполняла его. Ваня достал небольшую фотографию отца из кармана и поцеловал.

– Папочка! Мои родненькие! Родненькие! – крикнул он. – Я так вас люблю! – Слёзы непрошено потоком потекли из глаз, он их не стеснялся, вся боль и отчаяние слились воедино.

«Мужчины редко плачут», говаривал дед. Этот редкий случай пришёл. Ещё раз, поцеловав родное лицо отца, спрятал фотокарточку в карман, единственную память об отце, которую он сохранил и пронёс через всю свою жизнь. Ваня шагнул в другую жизнь, сохранив навсегда память о тех, кого любил: «Родненькие». Но это уже другая история.

 06 ноября 2021 год.