Пятница, 23 июня 2017 19:28

Математическая логика бытия игумена Германа

Автор
Оцените материал
(1 Голосовать)

 


Предлагаем вашему вниманию интервью с игуменом Германом (Скрыпником), руководителем отдела образования, катехизации и миссионерства Ровеньковской и Свердловской епархии, настоятелем Свято-Покровского храма, пос. Дарьевка, Луганская Народная Республика.

 

Богата на таланты наша Луганщина! Более всего радует, что среди писателей, несущих слово в массы, есть и умудрённые жизнью священнослужители. В Ровеньковской епархии служат сразу два пишущих пастыря, рассказы которых с нетерпением ждут читатели. Первый из них – известный своей малой прозой протоиерей Александр Авдюгин из г. Ровеньки. Второй – игумен Герман (Скрыпник) из пос. Дарьевка.

Художественные произведения игумен Герман начал писать не так давно, в 2014 году, но его добрые, наполненные мудростью, жизненным натурализмом, не лишённые юмора рассказы быстро нашли отклик среди читателей. Кроме этого, батюшка пишет и серьезные теологические статьи и научные работы. Он читает лекции в вузах, преподаёт в общеобразовательных школах. Очень любит заниматься с детьми. Интересны своей неординарностью и поучительностью его проповеди. Всего и не перечислишь.

Беседа с игуменом Германом получилась довольно содержательная. Судите сами, насколько интересно он рассказывает о своём становлении как священника.

– Батюшка Герман, расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к вере? Как Господь привёл Вас к пониманию того, что ваш путь – служение Господу?

– Родился я в 1971 году в стране, которая тогда называлась СССР. Воспитан в советской школе. Благодарен хорошему образованию в пилотной школе №18 на кв. Дзержинского г. Луганска. Тогда мы все были воспитаны в духе атеизма, согласно идеологии государства. О Боге я мало что слышал, только от своей прабабушки, которая хранила крестик на нижней перекладине кровати, чтобы никто не увидел. Как-то раз даже брала меня в церковь, но после её смерти познания о Боге мне черпать было неоткуда.

После окончания школы я служил в армии: «по воле Бога и Небес попал служить я в ВВС», в роту связи. Это было в Подмосковье, между Переславлем-Залесским и Ростовом «Великим и голодным», как мы тогда шутили, потому что был период разрухи после ГКЧП. Было очень скудно, тяжело всем. По прошествии двух лет демобилизовался сержантом.


Уже в армии у меня были неосмысленные попытки попасть в храм, но это не удавалось из-за удалённости части. Один раз только заходил в ростовский храм. На тот период они ещё все были закрыты, а на отшибе один открылся. После армии я немного поработал, но через год всё-таки попал в храм. Слава Богу за это! В 1992 году был рукоположен сначала в дьяконы, а в Великую Субботу – накануне Пасхи – в священники. И вот уже четверть века служу.

Размышлял я над тем, как оказался в Церкви. У каждого своя стезя, свой путь. Господь говорил ученикам Своим: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (Ин. 15, 16).

Путь наш имеет два плана: внешний и внутренний. Какие-то должны быть внутренние предпосылки, поиск смысла бытия, наверное. А внешний план – это какие-то встречи, казалось бы, случайные, но несущие нам предзнаменования. Это очень тонкие вещи. Конечно, не без молитв наших родственников такое происходит. Одна из моих прабабушек была воспитана в монастыре. Сохранились её псалтырь и поминальная книжечка с именами близких. Благодаря ей я имею возможность молиться за род свой в четвёртом-пятом поколении.

«Мы стремимся вырваться на природу, потому что это творение рук Божиих»

Я любил по утрам бегать по кварталу Дзержинского, в лесополосу. Природа свой отпечаток на человеке откладывает. Недаром мы стремимся вырваться на природу, потому что это творение рук Божиих. А нас всё больше дело рук человеческих окружает и носит отпечаток их греховности в том числе.

В школе я очень любил геометрию. В олимпиадах участвовал. Творческое воображение было развито. Физика, химия нравились. В общем, технарь я. Хотя и книги читать любил и читал много. Тогда вообще было время читающих людей. Это теперь молодёжь хвастается, что вообще не читает.

Сейчас, читая лекции математикам, я говорю им, что любовь к точным наукам тоже даёт свой толчок к размышлению и приходу к Богу. Вся геометрия – это шесть аксиом, и, главное, никто не требует к ним доказательства. А на них строится вся наука геометрия, и базируется она на том, что нужно просто принять на веру. Меня поразило в своё время то, что бесконечность можно сравнить с Богом. Есть такой пример в математике: вот если число умножить на ноль, то ничего не получим в итоге, будет ноль. А если бесконечность умножить на ноль, то это будет некое очень маленькое число, приближающееся к нулю, но все же число.

Я иногда шучу, что я 25 лет в церкви и 20 лет как верующий, потому что пришёл к вере от обратного. Есть такой метод в математике. То, что нам предлагалось советской идеологией, сводилось всё до линии смерти, а за ней – эта идеология ничего не предлагала. Человека это очень угнетает. Помню, как задавался вопросами в детстве: «А куда попал мой дедушка? А что с ним будет дальше?» Мысль, что от него ничего не осталось и он ничего не чувствует, была невыносима.

Люди боятся задумываться об этом. Хотя если люди имеют возможность задуматься о смерти, значит, должен быть и ответ. Это как детки у нас играют в детском садике в прятки. Спрятались за занавесками, и ничего, что ноги торчат и силуэт просматривается. Они думают, что если они не видят, значит и их не видно. Это то безумие, в котором пребывает человечество. Если людям говорят о смерти, они говорят: «Нет-нет, не надо о плохом». То есть они думают, что смерть их как-то минует, если о ней не думать. В детстве у нас эти вопросы возникали, но нам говорили очень много неправды в то время, а истинное учение, Библия, нам было недоступно, и мы, не получая ответов, замыкались в себе. Осёл трудится, но так и остаётся ослом. Не может быть труд сам по себе. Он должен приносить какие-то результаты.

Я помню, как спорил с друзьями, доказывая по привычке эволюционные пути развития человечества. У моего соседа по парте родители работали за границей и привозили книги, которые у нас были недоступны, в том числе и Дарвина. Я зачитывался им! Из книг я узнал, что он был человеком верующим. Непростая была у него судьба. Над ним подтрунивали знакомые. Жить среди протестантов было большой проблемой для него. В конце жизни у него были сложные отношения с Богом, но всё же какой-то период своей жизни он был старостой на своём приходе. И на прямой вопрос: «Где приковано первое эволюционное звено?» – он отвечал: «У престола Божьего». Я отстаивал его точку зрения, не зная другой.

Но метод от обратного как раз и заключается в том, что когда я стал постепенно знакомиться с учением веры, то многое из того, что я знал ранее, оказалось неправдой. Это всё было выдумкой и фантазией, и альтернативы никакой этому не было. Атеизм – это тоже вера. Вера в то, что Бога нет. Он не предлагает ничего взамен тому, что предлагает христианство. Это сравнимо с тем, как если заблудился в лесу. Нельзя оставаться, потому что тебя съедят. Нужно искать выход, но не знаешь, в какую сторону идти. А уже вечереет… И тут приходит человек и говорит: «Пойдём, я покажу тебе, где выход». Ты уже собрался идти, выхода другого всё равно нет, но тут приходит другой мужик и говорит: «Не ходи. Там выхода нет». У него спрашивают: «А ты там был?» Отвечает: «Нет, не был, но не ходи». То есть не пускает, но и предложить ничего нового не может.


Вот это и есть метод от обратного. Пойдёшь – может быть, тебя там и съедят, может быть, там выхода нет, но хоть что-то будешь делать. Нас учили двигаться. Бабушка, помню, рассказывала про двух лягушек, которые попали в кувшин с молоком. Одна сложила лапки и всё… А другая всю ночь билась и к утру взбила сливочное масло. Оттолкнулась от него и выпрыгнула из кувшина.

Человек советский, он всё равно обязательный. Период был такой, нужно было занимать эту территорию хоть чем, хоть как. Если священника не находили на храм, то приход могли просто закрыть. А если в 1937 году (это четвертая волна гонения на христиан была) 200.000 верующих арестовали и половину из них расстреляли?.. Из 60.000 храмов дореволюционных оставалось чуть больше сотни. Это представить невозможно! 4 правящих архиерея оставалось на свободе. Состоялось физическое уничтожение Церкви! Осталось последних 4 архиепископа, последнюю сотню храмов убрать – и всё, конец. И всё бы у них получилось, но началась война…

«Русь нашу крестили, но не просветили»

Ничего, восстанавливаемся. В Луганской области в 1992 году было около 50 храмов, а сейчас – уже около 500 открыто. Если такой всплеск пошёл, то и колоссальнейшая потребность в священниках образовалась! Тогда ещё работала государственная машина. Я застал тот период жёсткого контроля. Что только мне не предлагали, только чтобы я отказался от своих планов служить в Церкви.

Поэтому священников найти было трудно. Если находились желающие, то их сразу рукополагали, отдавали им приходы, а потом уже наставляли в богослужебных делах. Авось как-нибудь справятся. 90-е годы для Церкви были настоящим возрождением. Много было плюсов, но много было и минусов. Преемственность потеряна. Многие судьбы в каком-то плане сломались. Люди не знали, на что шли. Неучёные в этом были, мало что о вере знали. Сложный был период для всех. Многие мои знакомые не смогли справиться с таким временем сложным. Оставили Церковь, перестали быть священниками.

Я сейчас для себя объясняю этот поступок, понимаю и архиереев, которые принимали решение на тот момент, потому что была такая необходимость рукополагать не совсем подготовленных людей. Нужно было срочно открывать приходы, крестить, венчать – это и делали. Помню, как напряжённо было с требами! Доходило до 8-ми погребений за день, до 60-ти крещений за субботу и воскресение. А ещё и венчания! Была у людей необходимость возвращения в Церковь. Этот период сравним со вторым Крещением Руси. В Сибири люди тысячами за раз крестились. Вот такая назрела потребность в выполнении треб!

Второе – храмов не хватало. Все священники резко стали архитекторами и строителями. Я тоже несколько храмов построил, и мой брат тоже пришёл к вере. Сейчас архимандритом стал в Чугинковском Иоанно-Предтеченском монастыре. И мама у меня монашествующей стала. Свято-Сретенский храм в Новодарьевке под Ровеньками вместе с братом построили, и второй Александра Невского храм построили. В Павловке помогал восстанавливать Свято-Пантелеимоновский храм и новый Свято-Покровский храм там построили. Много дополнительных специальностей на ходу приходилось осваивать: от разнорабочего до бригадира. Нравится, не нравится – делали. Ну а когда видишь дело рук своих, как это может не нравиться? Этим тоже Богу служили.

А третий период для Церкви настал, когда открыли приходы, построили храмы, пришло время просвещения. У нас даже книг служебных в то время не было. Я помню молитвослов свой первый, чёрненький, 92-го года выпуска. До него переписывали молитвословы вручную. Епархия тогда у нас ещё захватывала Одесскую, Харьковскую (Старобельск), Донецкая и Луганская. Епископа только два раза в году и видели. Потом уже разделили. Владыка Иоанникий был у нас Донецкий и Луганский. Потом он Луганским стал, а потом уже Луганскую епархию на три епархии разделили. Говорю, чтобы воссоздать картину, какая она была в то время.


А когда храмов стало в 10 раз больше, снялось напряжение в требах, в строительствах, стали осознавать, что Русь нашу крестили, но не просветили. Надо же и просвещать! Стали открываться при епархии отделы социального служения. Они стали востребованы государством, которое тоже стало понимать, что без Бога – не до порога.

Мне достался отдел образования, катехизации и миссионерства. Такое послушание дали в епархии. Началось служение Церкви в роли учителя. Всё необходимое образование пришлось получать заочно. Сначала закончил пастырские курсы в Свердловске. Сейчас это училище духовное трехгодичное, в котором я преподаю литургику. Затем я поступил в Харьковскую духовную семинарию. После неё закончил Луганский богословский университет. А из светского – закончил ещё и Луганский университет им. Даля, кафедра философии и теологии. Чтобы иметь право преподавать детям в школе, я ещё и курсы прошёл в Научно-методическом центре, половину которых сам и проводил. Вот такой курьёз! Всё получилось абсолютно заочно, но во всём была настоящая практика. Сначала ходил по тюрьмам и интернатам. Довелось преподавать в Свердловском интернате. Там очень тяжелые дети. После такой школы мне уже ничего не было страшно: обычные общеобразовательные школы казались лагерем отдыха.

– Давно ли вы служите с Свято-Покровском храме? Какова история этого храма?


– С 1997 года – 20 лет получается. В Дарьевке у нас рядом два храма стоят. Свято-Покровский – 1855 года. Он тоже был полуразрушен в 30-е: снесены купола, колокольня. В 44-м был открыт, в 60-е – снова закрыт. Сделали клуб из него, потом склад, удобрения там хранили. Пришлось потрудиться, чтобы восстановить. С конём заезжали, чтобы вывезти оттуда все эти химикаты. Владыка Иоанникий приехал как-то, а у нас конь в храме стоит. А второй храм Александра Невского, человек на 60, мы построили, потому что первый – 30-тиметровый и вширь, и ввысь. Никаких средств не хватит его отапливать. 134 жителя ранее было в селе. Сейчас осталось – 48 вместе со мной. Так получается, что не приход меня содержит, а я приход содержу. Село вымерло бы уже, если бы не храм.

В храме Александра Невского мы сделали роспись жидким стеклом – здесь нигде такой нет! Знакомые иконописцы из Москвы расписывали храм. Это очень сложная технология, краски разбавляются жидким стеклом. Наша технология, но была запатентована немцами.

– Как Вы встретили события 2014 года? Коснулись ли вас боевые действия?

– От нас здесь в 10 км с. Зеленополье, откуда началось отступление украинских войск. По сути, они двигались по-над границей, чтобы отрезать нас от Российской Федерации. «Павлики Морозовы», которых советская власть воспитала, нашлись. Они проводили военную технику лесами, полями. Шли они такой длинной кишкой с двух сторон, чтобы замкнуть кольцо. И когда осталось несколько километров, то начались бои под Свердловском. А наше направление – это Новошахтинская таможня. Здесь тоже были бои и потери.

Самый страшный бой был с подошедшей колонной техники ВСУ. Там около 2.000 военных было. Они расположились возле деревни в открытом поле, но ударами «Града» были уничтожены. Было очень много погибших. На наших глазах взрывались боевые снаряды. Такой там фейерверк стоял, когда их боекомплект взрывался. Никаких случайных попаданий не могло быть. Артиллерия била очень точно. В 50-ти метрах село – крайний дом только зацепило. Человек попил чай, посмотрел телевизор, пошёл спать, и только он ушёл, как стену пробило. Все жители остались живы, а 2.000 солдат – нет. 4 «Урала», загруженных трупами, вывозили. Это был ужас! А оттуда пошли уже всю границу зачищать. Они же там растянулись, а их перебили всех и всё.


– А когда вы обратились к творчеству? Какой был первый рассказ?

– Первый рассказ у меня получился о Февронии «Как тебя зовут?». Как раз в 2014 году, в дни памяти святой был рождён. По сути, он о моей прихожанке написан. Война кругом, взрывы, а прихожанка моя, беременная, с двумя детьми осталась одна дома. У неё начинаются роды, 8 июля она рожает девочку. Узнав о житии святых Петре и Февронии, она называет дочку Февронией. Я становлюсь ей крестным. Другая роженица, узнав, что мамочка назвала малышку в честь Февронии, называет своего сына Петром. На меня такое впечатление это произвело, что я записал эту историю и послал в газету.

С тех пор пишу для местной газеты. Это тоже стало моим послушанием. Возможно, потому, что была потребность работать со светскими СМИ, владыка Ровеньковский и Свердловский Пантелеимон благословил мою новую творческую деятельность.

Прочитано 486 раз
Авторизуйтесь, чтобы получить возможность оставлять комментарии
Вверх
Top.Mail.Ru