Фёдор Богданович Миллер
ПАХОМ И СТЕПАНИДА
(Сказка).
«Ах, за что мы переносим
Столько горя и забот:
Землю пашем, сено косим,
Так что градом льется пот?
Нас нужда бы не губила,
Мы не ведали б труда,
Если б Ева не вкусила
Запрещённого плода.
Разве это не обида
Нам терпеть за грех чужой?»
Так ворчала Степанида,
С поля идучи домой.
«И Адам не меньше в этом
Виноват, — сказал Пахом,
Муж не жениным советом,
А своим живи умом!
Если б этак не сгубили
Долю праотцы свою, —
Мы бы жили бы да жили
Припеваючи в раю! »
Мимо шел один богатый
Барин добрый, тороватый,
Он их ропот услыхал
И крестьянам так сказал:
«Не вините безрассудно
Прародителей своих,
Слова нет, что жить вам трудно,
Но ведь это не от них.
Вы б не лучше поступили,
Твердо я уверен в том,
Если б сами даже были
В положении таком.
Правда, много испытали
Вы и горя, и трудов,
И утешить вас в печали
Я с охотою готов,
Для того, чтоб вы не смели
На судьбу свою роптать;
Но сперва хочу на деле
Вашу твердость испытать.
Завтра вы ко мне придите, —
Я вам дам особый дом,
В нем живите, как хотите,
Не заботясь ни о чём.
У меня работать в поле
Вас не будут принуждать, —
Жить вы будете на воле,
Сладко есть и отдыхать.
Ваше платье очень худо, —
Я велю другое дать,
И к столу четыре блюда
Ежедневно отпускать.
Только вот мое условье,
Твердо помните его:
Ешьте все вы на здоровье,
Кроме блюда одного.
Вам же будет неприятно,
Если должен буду вас
Я в село прогнать обратно
За нарушенный приказ».
Так сказал он и простился
С изумленною четой.
«Уж не сонь ли это снился
Нам, Пахомушко, с тобой?
То-то будет нам веселье!»
И на утро в барский дом
Поплелись на новоселье
Степанида и Пахом.
Вот живет на новом месте
Наша добрая чета:
Пьют, едят, гуляют вместе;
Знать их счастье не мечта!
Им ни горя, ни заботы,
Ни нужды нет никакой,
Хоть валяйся без работы
С боку на бок день-деньской,
Словом молвить — просто чудо,
Как теперь они живут:
Им к столу четыре блюда
Ежедневно подают; —
Сколько хочешь, — ешь до сыта,
Кроме блюда одного,
И затем оно закрыто;
Ну да что ж им до него?
Им всего теперь довольно,
Их оставила нужда;
Только мучит их невольно
Любопытство иногда.
Сидя раз за этим блюдом,
Степанида говорит:
«Что за кушанье под спудом
Тут секретное лежит?
Если б только было можно
Заглянуть туда глазком,
Или с краю осторожно
Хоть лизнуть бы языком:
Чай от этого не будет
Нам с тобою ничего:
Да его ж и не убудет,
Если взглянем на него».
— «Что ж, пожалуй, это можно, —
Ей Пахом на то сказал, —
Посмотри, но осторожно,
Чтоб хозяин не узнал».
«Уж не бойся, — не узнает,» —
Говорит ему жена,
И поспешно открываете
Блюдо тайное она.
Но, о чудо! Из-под крышки —
(Кто представит их испуг!) —
Две проворненькие мышки
Быстро выскочили вдруг;
Степанида закричала,
В страхе руки опустив,
И сама чуть не упала,
Крышку наземь уронив.
Крышка в дребезги разбилась,
Мышки спрятались под пол;
В это время отворилась
Дверь — и барин к ним вошел.
— «Так-то слово вы сдержали!» —
Грозно крикнул он на них:
А не вы ли осуждали
Прародителей своих?»
Тут свое им наставленье
Он полезное сказал,
И опять назад в селенье
Перебраться приказал.
И пошли они, вздыхая,
В деревенский домик свой,
Как изгнанники из рая,
С сокрушенною душой.
Путь их к хижине убогой
Им теперь не весел был,
А Пахом жену дорогой,
Будто правый, все корил.
«Полно плакать, — не поможет,
Наконец сказал он ей:
«Осуждать-то всякий может,
А не сделает умней».
