Спалось дюже сладко в степи казаку:
Пел ветер, как ридная маты.
Казак улыбался, щекой к башлыку
Всё жался и запахи хаты
Ноздрями ловил и глотал впопыхах,
Как вкусную тюрю с цибулей.
Враз тело покинули холод и страх
И боль в чёрной ране от пули.
Он спал, ну а может быть он умирал,
И смерть была сладко-пьянящей.
Был короток и непростительно мал
Путь жизни, лишь беды хранящий.
А бед было столько, что Боже спаси!
Шла смерть по пятам, как невеста.
Казак стал изгоем в родимой Руси -
Без племени, роду и места.
Лишь степь распахнула объятья, как мать,
И ночка хмельная, и ветер.
Они пригласили его умирать.
И умер казак на рассвете.
Он умер, но память казачья жива,
Летает, как песня народа!
И прорастает она, как трава,
Как всходы казачьего рода.
Пел ветер, как ридная маты.
Казак улыбался, щекой к башлыку
Всё жался и запахи хаты
Ноздрями ловил и глотал впопыхах,
Как вкусную тюрю с цибулей.
Враз тело покинули холод и страх
И боль в чёрной ране от пули.
Он спал, ну а может быть он умирал,
И смерть была сладко-пьянящей.
Был короток и непростительно мал
Путь жизни, лишь беды хранящий.
А бед было столько, что Боже спаси!
Шла смерть по пятам, как невеста.
Казак стал изгоем в родимой Руси -
Без племени, роду и места.
Лишь степь распахнула объятья, как мать,
И ночка хмельная, и ветер.
Они пригласили его умирать.
И умер казак на рассвете.
Он умер, но память казачья жива,
Летает, как песня народа!
И прорастает она, как трава,
Как всходы казачьего рода.
