Вспоминал во время заупокойной службы тех, кто уже не с нами. Невольно обратил внимание: как же изменился приход за четверть века… В храме много молодежи, есть уже и воскресная школа для совсем маленьких христиан. Радует и количество мужчин. Как-то даже на одной из служб заметил что-то необычное, но не мог понять: что именно? Пономарь подсказал: в храме на службе больше мужчин, чем женщин. Однако по-прежнему преобладают люди пенсионного возраста.

Принято жаловаться на молодёжь. А я вот хочу поскорбеть о том, что не те пошли пенсионеры, не те. Но оно и понятно: ведь на каждом из нас остается отпечаток той идеологии, в которой мы росли и воспитывались. Особенно в  школьный период жизни. Мне кажется, в них не хватает некой мягкости, задушевности, что ли. Зато решительности, четкости и целеустремлённости – хоть отбавляй! Конечно, это лишь мой личный взгляд. Уж никак не критика и не попытка выяснить: кто лучше и кто хуже? Просто  поколение это другое.

Поделюсь моими наблюдениями. Вот есть один яркий пример христианского послушания. Пожаловалась как-то одна женщина, на себя перед  причастием, что испытывает злорадство по поводу поломки у соседа распрыскивателя от колорадского жука (не то беда, что у меня корова умерла, а то, что у соседа отелилась). На мой резонный ответ, дескать, надо поделиться своим, обнаружилось, что вражда с соседом давняя –  и уже перешла в фазу молчаливой блокады. Простым языком говоря, не общаются они уже давно. Точную причину за давностью начала сражения установить не удалось. Помнит только, что  связано как-то с межой (это линия разграничения земельных угодий).

Объясняю о невозможности в таком состоянии приступать к причастию. Да и вообще: как же она «Отче наш» читает? Ведь одно из условий прощения грехов перед Богом – это прощение своего ближнего («и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим…»).

–   Что же делать? Я говела, готовилась, приехала –  и на тебе…

– Давайте заключим сделку: я вас допущу к причастию, а вы пообещаете выполнить мой наказ?

После недолгих колебаний (ну что батюшка такого может заставить сделать, он же служитель Божий, ну акафист почитать какой-нибудь), она согласилась. А зря: иногда я бываю очень изобретательным.

– Как приедете домой, – говорю я ей, – испеките шарлотку и угостите соседа!

– Да вы что!? Это невозможно!

– Ну почему же: шарлотку даже я могу испечь. Хотите, дам рецепт? Уговор дороже денег! Вы пообещали!

Через неделю подходит она с сияющим лицом и сообщает, что задание выполнено!                          

   – Неужто помирились?

– Ага! Как же! Он мне эту шарлотку на голову надел. Да ещё и прибавил: отравить меня решила, карга старая?

А дальше – русские лингвистические конструкции, которые ни в храме, ни в печатном издании не говорят и не пишут.

– Отчего же радуетесь?

– Так это, права я оказалась! Не дало это ничегошеньки.

– Но как же,  – отвечаю, – разве вы ему не ответили?

–  Почему же, ответила!

– Вот видите, вы разговаривать уже  начали! А до этого и не здоровались! И что же вы ему сказали?

– Батюшка, мне стыдно в храме это повторять.

– Ага, – говорю, – опять нагрешили? Значит так: даю задание посложнее. Теперь  испеките торт «Безе». Я уж и рецепт приготовил.

Честно говоря, я грешным делом подумал, что больше её не увижу у себя в храме. Однако, слава Богу, ошибся. Приехала, подходит с озабоченным лицом и говорит:

 – Как вы догадались, что он не наденет торт мне на голову? Я уж приготовилась: голову специально не мыла, воды нагрела. А он так посмотрел задумчиво на меня, попросил, что бы я сначала сама попробовала. И ничего, стал сам есть и нахваливать!

Одним словом, наладились у них отношения. К чему это я? Перед постом есть обычай просить прощения. Ничего нового я не придумал. Только усложнил задачу: поменял блины на тортики. Ведь не зря же перед постом ходят к тёще на блины? А первый блин всегда комом…