Рассказ

Верность

Всем луганчанам,

пережившим  лето 2014 года,

посвящается…

     На завалинке, у дома с покосившейся крышей и облупленным фасадом, сидел рыжий пёс. Обыкновенная дворняга. Гладкая с плешинами шерсть лоснилась и отсвечивала серебром на солнце. Небольшой хвост, давно не ухоженный, весь в мелких репьяхах, мирно отдыхал, свернувшись полукольцом. Впалые бока тяжело раздувались, то ли от голода, то ли от жажды. Никакими примечательными чертами этот пёс не обладал. Поэтому на него никто не обращал внимание. Люди, занятые своими проблемами и делами, проходили мимо, иногда удосуживаясь бросить на животное мимолётный и  безразличный взгляд. Но и пёс не особо интересовался окружающими. Он ждал. Он ждал своего хозяина. Остальные люди его не интересовали. Иногда он поднимал свою острую, осунувшуюся морду с белой проседью у носа и пасти, облизывался, огрызался на надоедливых мух, вострил уши и настораживался, если кто-то проходил близко от дома. А затем снова дремал, видя свои собачьи беспокойные сны. И никто никогда не заглядывал в его глаза. И почти никто не знал, что он бездомный пёс. Точнее, бесхозяйский. Его хозяин умер, а он жил в будке возле пустого, заколоченного, но по-прежнему родного дома.

     И если бы кто-нибудь остановился и взглянул в его тоскливые собачьи глаза, то, наверное, смог бы увидеть в них удивительную историю жизни человека и преданного друга. А было всё когда-то совсем иначе, чем теперь…

     Его, маленьким, пугливым, постоянно вздрагивающим щенком, принесли в этот дом и подарили хозяину на юбилей. Он помнил, как впервые человек взял его на руки и нежно погладил по голове. Он почувствовал новый запах. Его передавали из рук в руки, тормошили, тискали и, наконец, уложили в коробку на полотенце возле миски с молоком, к которой он боялся притронуться. Он всего боялся. И даже сквозь дремоту пугливо вздрагивал от малейшего шороха. Каким он будет – новый дом? Добрый ли хозяин в нем живет? Есть ли здесь еще животные, с которыми можно подружиться? Щенячьи вопросы пока оставались без ответа.

     Вечером, когда гости разошлись и в доме стало тихо,  новый хозяин взял его на руки. Он сел в мягкое кресло и стал нежно поглаживать мокрый ищущий нос, перепуганные глазки с белой дугой бровей, ушки то и дело встававшие торчком, белое мягкое брюшко, лапы в дымчатых носочках и нервно подрагивающий маленький хвостик с кисточкой. Тепло от рук человека словно согрело и успокоило его всего – от влажного носа до кончика хвоста. И он, успокоившись, заснул на руках у своего хозяина. Это тепло и запах он запомнил на всю свою жизнь.

     Проснувшись утром, он с жадностью выпил всё молоко и съел кусочки белой мягкой булки из рук хозяина. Он почувствовал, что теперь у него есть свой дом и здесь его полюбили. А дальше потекла самая обыкновенная собачья жизнь. Все его страхи прошли быстро и незаметно. Любовь хозяина делить было не с кем. В доме, кроме их двоих, не было ни живой души, ни живого существа. Его это вполне устраивало. Сдержанная мужская компания лучше всего подходила к его неприхотливому характеру.

     Хозяин оказался человеком одиноким, немного суровым, но добрым и беззлобным. Работая целыми днями, он не давал себе унывать и скучать. Возился по дому с утра и до вечера. Разговаривал, почти на равных, только со своим Шариком. Такая кличка щенку нравилась. Простая и незатейливая, без намека на породистость, но мягкая и нежная в произношении.  

     Вот так они и жили. Два одиноких, но вместе с тем нашедших друг друга существа.

     Шарик рос и постепенно превратился в небольшого поджарого пса с рыжими вихрами возле ушей и пышным хвостом в упругом кольце.

     Пес и хозяин были всегда неразлучны. Куда хозяин, туда и он. Вместе готовили завтрак. Точнее готовил хозяин, по-холостяцки управляясь у плиты, а Шарик сидел у стола, поминутно облизываясь и виляя в нетерпении хвостом. Вместе работали в саду и на огороде. Точнее хозяин неутомимо полол, копал, поливал и подвязывал, а Шарик тем временем то лежал под пахучим кустом смородины, раскинув лапы и хвост, то гонялся за бабочками и жуками. Вместе ходили на рынок. Только Шарик до ближайшего угла. Проводив хозяина, он возвращался назад. Ведь дом кто-то должен был охранять! Пес, оббежав забор и калитку и, удостоверившись, что чужой запах не пересекал его охраняемой границы, усаживался перед дверью. С гордо поднятой головой он оглядывал округу и нещадно облаивал всех, кто более чем на пять шагов приближался к его дому. Завидев вдали долговязую  ссутулившуюся фигуру хозяина, он, оглашая округу радостным лаем и визжанием, со всех лап бросался навстречу. Хозяин ласково трепал его за уши и обязательно вытаскивал из сумки такое ароматное и вкусное куриное крылышко. Схватив угощение, Шарик вместе с хозяином заходил во двор и уже там, медленно, растягивая удовольствие, съедал заслуженное вознаграждение.

     Их редко навещали гости, редко заходили соседи. Довольствуясь обществом друг друга, они особо не расстраивались. Время бежало. Дни проходили за днями.

     Наверное, так бы и текла их мирная одинокая жизнь, если бы вдруг однажды не грянул зловещий гром с ясного неба и не посыпался стальной осколочный дождь…

     Солнце нещадно палило землю июльским жаром, сухой ветер высушивал остатки влаги из всего живого, всё живое застыло в душном мареве, а атмосфера то и дело содрогалась от взрывов снарядов и мин. Люди и животные укрылись кто где мог. По их родной земле катилось зловещее облако - «Война!». Шарик со своим хозяином забились в небольшой подвал под летней кухней, и обнявшись, пережидали бомбежку.

     Непривычные, резкие и страшные звуки пугали Шарика. Он скулил, прижимался к земле, ближе жался к хозяину и каждый раз вздрагивал, когда разрывался очередной снаряд. Хозяин нежно гладил его по шерсти и тихо успокаивал. Казалось, что эта беда – это самое страшное, что с ними может случиться. Но и к этому привыкаешь.  А страшное было впереди…

     Приспособившись к новым жизненным условиям, они продолжали свой  ежедневный мирный труд. Первое потрясение пришло тогда, когда в их маленький ветхий дом попал снаряд. Они вместе были в укрытии, но содрогнулись каждой клеточкой своего организма, когда раздался нарастающий свист, а затем жуткий взрыв и треск. Слава Богу, что сами остались целы и невредимы. Беда бедой, а продолжать жить надо. Неутомимый хозяин взялся за восстановление.  Выносил кирпичи, выгребал штукатурку, поправлял израненную осколками крышу, закладывал разрушенную стену. Шарик, весь в пыли и в мелу, носился то туда, то сюда, одурев от радости и счастья. Скоро упорными трудами и с помощью соседей их бедная хибарка приобрела прежний вид, и мирная жизнь наладилась. Только на фасаде дома остались цементные рубцы, скрывавшие раны уносящейся войны.

     Но, несмотря на все это, Шарик был счастлив. Ведь он оставался не один. Вдвоем с хозяином было легче выживать в этой необычной и противоестественной для всего живого обстановке. Утром, когда было относительно тихо, они вместе ходили по воду на другую улицу к дальнему колодцу, пытались спасти хоть что-то на своем небольшом огороде, укрывались в подвальчике, переживая неспокойные дневные, а иногда и ночные часы, а вечером при свете свечи на керосинке готовили нехитрый ужин, который по-братски делили. И, засыпая на плюшевом коврике у ног хозяина, Шарик радовался своей жизни. Он сочувствовал соседскому доберману. Его хозяева уехали ещё в начале бомбардировок, а его оставили одного в огромном пустом дворе на попечении соседки-старушки, которая вечерами кормила его, подсунув под забор миску с едой. Он тоскливо выл вечерами, а днём, забившись под крыльцо от взрывов, жалобно скулил. Шарику было жалко своего одинокого брошенного друга. Он часто подбегал к соседскому забору, царапался и лаял, чтобы подбодрить четвероногого узника. И тот, забыв, как когда-то  с презрением смотрел на своего соседа- дворнягу, а иногда и гордо гонял его от двора до двора, теперь ложился у дальней стены забора, поближе к единственно для него теперь близкому живому существу, втягивал его запах, облизывался и благодарно скулил, поведывая свои тоскливые думы тому, кто действительно мог его по-настоящему понять.

     Но всё проходит. И плохое тоже. Пронеслась и эта беда. Снова появились люди на улицах, вернулись соседи, утихло небо, и, наконец, радостно завизжал, залаял сосед-доберман встречая возвратившихся хозяев. Потекла мирная жизнь и у Шарика.

     Однако война не прошла бесследно. Хоть и засыпали минные воронки, застеклили окна домов, подключили электричество и воду, но её эхо затаилось в людских сердцах, болезненным спазмом иногда вырываясь наружу.

     Не выдержало сердце и у хозяина Шарика. Однажды ночью белая, как приведение, машина «Скорой», вызванная соседями, увезла его в ночную мглу. Шарик остался один. Сначала он ничего не понял и ждал. Ждал, что вот-вот появится долговязая ссутулившаяся фигура его хозяина. Потом начал жалобно скулить, беспокойно метаться по двору, а вечерами выть, будоража окрестности. Кормить его приходила все та же сердобольная соседка-старушка. Тщетно уговаривала она его поесть аппетитно пахнущего супчика. Шарик, забившись в будку, только тихо рычал и не соглашался на уговоры. А к вечеру, когда солнце пряталось за горизонт в медленно угасающих сумерках, изголодавшийся и обессиленный, он выползал из своего убежища и с жадностью быстро съедал свой обед, словно стыдясь своего предательства.

     И так день за днём. Хозяйский запах постепенно терялся, и Шарик забрал в свою будку его ботинок. Он засыпал на нём, видя сладкие сны из прошлой счастливой жизни. Пёс терпеливо ждал. Знал и верил, что его не бросили, как соседа- добермана. И он был прав. Хозяин вернулся. Неожиданно зашел во двор на глазах у изумленного Шарика. Казалось, что-то взорвалось в его собачьей утробе и вспыхнуло искрами радости, восторга и счастья. Он бросился к хозяину, скулил, визжал, облизывал, выражая неописуемую радость.

      И снова они были счастливы вместе. Радовались теплу и солнцу, звонкому пению птиц ранним утром, пахучему ароматному хлебу, весёлому гомону соседских детей, своему родному дому и тому, что они были  друг у друга…

      И опять белая, как приведение, машина «Скорой», провизжав тормозами, увезла хозяина Шарика. Навсегда… А он не знал этого и продолжал ждать. День за днём. Чужие люди вместе с соседями заколотили дверь и на окна навесили ставни. Шарик лаял из будки на непрошенных гостей и отстаивал своё маленькое жилище, ничего не понимая. Дом закрыли. Хотели вывести и собаку, но Шарик не поддавался ни на угрозы незнакомцев, ни на ласки соседки-старушки. Рычал и огрызался, забившись в дальний угол своей будки. Тогда люди вместе с собакой вынесли будку за ворота и поставили возле забора. На калитку навесили замок. Немного повздыхав о безвременно ушедшем хозяине, разошлись по домам, оставив непримиримого пса одиноко скулить в своей будке у заколоченного дома. И никто больше не приходил, кроме сердобольной соседки, оставлявшей возле будки воду и миску с едой.

     Постепенно заросла дорожка к дому. В палисаднике, всегда так тщательно ухоженном, среди одичавших роз появились сорняки, которые постепенно заполнили собой всё пространство. И уже не белые лилии и бархатистые розы весело выглядывали из-за частокола, а колючие остроконечные стебли бурьяна с розовой головкой цветка выделялись в зарослях травы.  Краска на фасаде дома от дождей и ветра облупилась. Всё постепенно ветшало. Очень быстро скрывались следы упорных многолетних неутомимых трудов человека. И только у калитки по-прежнему стояла собачья будка, тоже немного покосившаяся, и виднелись две белые миски в густой траве. Небольшие собачьи лапы не могли протоптать дорожку в бушующем после дождей разнотравье. И почти всегда в неравной борьбе между флорой и фауной побеждало травяное сообщество.

     Шарик никуда не ушел. Он жил в будке возле покосившегося дома и ждал своего хозяина. Он также облаивал всех, кто приближался хотя бы на пять шагов к дому, делая только исключение для соседки-старушки, из рук которой он по-прежнему несмело, но все же принимал свою похлёбку. И если бы не она, пёс, наверное, уже  умер бы у дверей своего опустевшего дома, потому, что для поисков еды он не мог далеко отойти. Боялся пропустить хозяина. Он его ждал. Он и сегодня его ждёт…